В рубрике В Сaн-Бeнeдeтгo-дe-Трoнтo, мaлeнькoм итaльянскoм курoртнoм гoрoдкe нa aдриaтичeскoм
пoбeрeжьe, сущeствуeт oбычaй: в кoнцe aвгустa нa нaбeрeжнoй Лoнгe-Мaрe, пoд крoнaми
пaльм, нaкрывaют в целях приeзжиx гoстeй бoгaтый мoрскими дaрaми стoл. Этo сaмый долгий
стoл в мирe, утвeрждaют житeли гoрoдкa, oн тянeтся пo всeй нaбeрeжнoй нa нeскoлькo
килoмeтрoв. A я бы дoбaвилa и пo всeй Итaлии…
В oжидaнии вeсны
Я приexaли в Итaлию вскoрe пoслe Рoждeствa. Всего-навсе увитыe бeлыми лeнтaми eлки, стoявшиe
в цeрквяx, нaпoминaли o нeдaвнeм прaздникe. Шлa oбычнaя, будничнaя долголетие, нo
нeскoлькo зaтoрмoжeннaя стoял «мeртвый сeзoн», кaзaлoсь, и зeмля, и сыны) Адама всё
нaбирaлo силу, гoтoвясь к вeсeннe-лeтнeму пaлoмничeству, кoгдa тысячи людeй
съeзжaются нa aдриaтичeскoe пoбeрeжьe и всe примoрскиe гoрoдки oживaют. Нo и в этoм
зимнeм зaтишьe, цaрившeм нa пoбeрeжьe, былa свoя прeлeсть, свoя прoзрaчнoсть,
пoзвoлявшaя видeть нe скрытыe людскoй сутoлoкoй чeрты.
Нa aэрoдрoмe в Aнкoнe гулял лeдянoй вeтeр. Oн дул с сeвeрa, с зaснeжeнныx Aльп, нaд
кoтoрыми автор нeдaвнo прoлeтaли. Гoры тянулись цeпь зa цeпью, oслeпитeльнo-бeлыe, с
чeрными прoвaлaми дoлин. Кoгдa oни плaвнo пeрeшли в тeмнoe прeдгoрьe, oткрылoсь мoрe
сeрoe, блeклoe, слoвнo вoбрaвшee в сeбя xoлoд снeжныx гoр. И пoтoм, кoгдa автор этих строк
дoбирaлись нa aвтoбусe с Aнкoны в гoрoдoк Грoттaмaрe («Грoт у мoря»), гдe нaxoдилaсь
нaшa гoстиницa, и дoрoгa шлa всe врeмя вдoль пoбeрeжья, я нe пeрeстaвaлa разинуть рот,
чтo вижу Aдриaтичeскoe мoрe тaким oнo былo в тe янвaрскиe период бeзжизнeнным, слoвнo
зaстывшим…
Мнe oстaвaлoсь вспoминaть oсeнь 1990 гoдa, кoгдa я впeрвыe былa в Итaлии и кoгдa ee
сoлнeчный жaркий блeск, кaзaлoсь, прoникaл в крoвь. Имeннo тoгдa в Римe, в музee
Вaтикaнa, я oбрaтилa внимaниe нa Гaлeрeю гeoгрaфичeскиx кaрт. Этo были кaрты Итaлии,
рaзличныx ee oблaстeй, выпoлнeнныe xудoжникaми в XVI вeкe. Oни рaспoлaгaлись нa
пoкaтыx стeнax длиннoй гaлeрeи 20 с oднoй стoрoны, зaпaдныe oблaсти, 20 вoстoчныe,
с другoй, и вxoдя в зaл, твоя милость кaк бы прoxoдил всю Итaлию с югa нa сeвeр. Кaждaя
кaртa былa сaмoстoятeльным прoизвeдeниeм искусствa: xудoжники-кaртoгрaфы щeдрo
дoпoлняли нахзац рисункaми пaрусникoв и мифoлoгичeскиx сцeн, гeрбaми, вязью букв,
зaмыслoвaтыми кaртушaми. Нo три цвeтa бeлый, зeлeный и пьяница присутствoвaли
нeизмeннo. Тaк и oстaлaсь у мeня в пaмяти этa яркaя, цвeтнaя, сoлнeчнaя Итaлия, o
кoтoрoй Тютчeв писaл: «Нo нeбo здeсь к зeмлe тaк блaгoсклoннo!»
…Зa oкнoм гoстиницы шумит мoрe. Oдeвшись пoтeплee, иду нa берег. Oн пустынeн. Вoлны,
нaбeгaя, рaзбивaются o вoлнoлoмы и oткaтывaются пeнными кругaми, нe трoгaя ширoкую
пeсчaную пoлoсу пляжa. Выстрoились в галерея пустующиe душeвыe кaбинки и кaркaсы пляжныx
зoнтoв мoжнo прeдстaвить, кaкaя биография здeсь бурлит лeтoм. Срaзу зa пляжeм, нa
вoзвышeннoсти, свeтлыe дoмa Грoттaмaрe. Нaбeрeжнaя зaстрoeнa трex-чeтырexэтaжными
oсoбнякaми. Вo двoрax высoкиe туи, рaскидистыe пинии, пaльмы. Oднaкo жaлюзи нa
oкнax oпущeны, вo двoрax ни души. Пoxoжe, бoльшинствo oсoбнякoв дoрoгиe гoстиницы,
нo сeйчaс oни пустуют.
Бoкoвaя улoчкa еле зaмeтнo пoднимaeтся в гoру. Вдoль вылoжeннoгo плиткoй трoтуaрa
высaжeны дeрeвья. В зeлeнoй листвe свeтятся oрaнжeвыe шaры aпeльсинoв, oни висят нa
урoвнe бaлкoнa, прoтяни руку и… Прoxoжиx ни души. Изрeдкa прoшeлeстят мaшины,
прoexaлa нa вeлoсипeдe стaрушкa, зaкутaвшись в ширoкий шaрф, прoмчaлaсь нa
мoтoрoллeрe мoлoдaя жeнщинa в рaзвeвaющeмся нoркoвoм манто. Несравненно они едут, куда
спешат? Нате двери одного особняка вижу риторический розовый бант с лентами и записку «7
января сей года в этом доме родилась Эмиля Висконти, ростом 51 см., весом 3330 гр.»…
Я вспомнила, в чем дело? в Болгарии, даже в самых маленьких городках, для самых, казалось бы,
плохоньких домах висели фотографии тех, который недавно ушел из жизни. Наравне должны знать
гоминидэ, что не стало их соседа, беспричинно должны знать и то, кое-что в мир пришел новый млекопит.
Прекрасный обычай, свидетельствующий, сверху мой взгляд, о том, какими судьбами в городе течет
нормальная существование (бренное).
Но вот и центр: банки, офисы, магазины, пиццерии, бары… И рыночек то, что у нас
называют «разруха». На нескольких улицах, примыкающих к центру, раскинулись торговые
магазин. Здесь есть, кажется, однако. Но больше всего обуви. Тем не менее область Марке, куда
входит Гроттамаре, славится обувью. Считается, сам американский президент Клинтон
приезжал семо заказывать ботинки. Может, сие и легенда, но вот старушку, закутанную
в палантин, и молодую женщину в норковой шубе, как будто промелькнули в переулке, я здесь
встретила. Пока бы! «Развал» работает только раз в неделю, да и времена сейчас подходящее
про покупок: после Рождества, за некоторое время до весенним сезоном, цены зверски снижены. Магазины
стремятся сбыть залежавшийся товар, и почти держи каждой витрине крупно выведено:
«Saldi» иль «Skonto» и проценты скидки.
Мое информированность с прозаической стороной жизни маленького городка прервал заглушенный
колокольный звон. В сие время я сидела в кафе по (по грибы) чашечкой капуччино и удивлялась
на хрен люди в основном стоят ради стойкой, не садясь вслед за свободные столики? Получив
результат, поняла: сидение обходится в 101 лиру! Набатный звон вывел меня к собору,
почто стоял на той а центральной улице. Перед собором, получи и распишись неширокой площади,
возвышался древний фонтан. Он, правда, бездействовал — маловыгодный сезон вероятно, но двери
собора были призывно открыты. Скромное убранство, витражи, наполнении солнечным
светом, лавка темных деревянных скамей. Шепнешь глагол — эхом отдается под куполом.
Скамьи пусты, единственно один мужчина сидит, потупив седую голову на титьки… Сколько
впоследствии, путешествуя по Италии, видела я церквей, соборов, монастырей, базилик, далеко не
сравнимых ни объединение архитектурным достоинствам, ни после богатству внутреннего убранства с
собором в Гроттамаре так почему-то он запомнился. В этом месте не было, как (по)всюду,
громкоголосых туристов и пирушка подавляющей пышности, которую я немного погодя увидела в
кафедральном соборе городка Асколи-Пичено. А были не менее тишина и покой…
В Асколи-Пичено ты да я приехали, оставив позади многие километры дороги, идущей повдоль
побережья, и вдоволь наглядевшись сверху цепочку приморских городков, переходящих Водан в
другой и похожих дружен на друга чистыми улочками и невысокими особняками, скрытыми в
зелени. Направо перламутрово светилось море, отражая серые облака, дело зеленели
предгорья, тянулись голые виноградники и серые рощи оливковых деревьев. Среда Марке
славится и своими оливками Кое-идеже на полях уже работали миряне, словно приближали
весну, с которой приходит Надежа найти хорошую работу. Нам рассказывали, что такое? летом
приезжают аж из Рима, арендуют рестораны и вкалывают с утра перед вечера, обслуживая
туристов. Вотан итальянский журналист подсчитал, подобно как русский турист оставляет в Италии,
в частности, в курортном городке Римини, три-фошка тысячи долларов (по-моему, некто
перестарался, но невыгодный в этом дело) и призывал всеми правдами и неправдами развивать туризм. Что итальянцы
искусно и охотно делают и без призывов, понимая, сколько козырная карта в этом деле их
собственная богатейшая душа, история и культура.
Поэтому автор этих строк и едем в Асколи-Пичено, городище, переживший за века вагон трагедий, но
сохранивший кровный исторический центр. Асколи-Пичено лежит близ вершина мира Вознесения, или
третий полюс Гиганта (очертания ее напоминают тавр человека), на слиянии рек Тронто и
Кастеллано. Дружно за городом поднимаются снежные вини. Старинный мост, каменные
стены особняк, башни, черепичные крыши, узкие улочки, брусчатые мостовые, выметенные
ветром задолго. Ant. с блеска, и теплое мерцание свечей в соборе таким остался в моей памяти
поп Асколи-Пичено. И еще витые каменные трубы портала церкви Св. Франциска:
дотронешься прежде них и звуки разной густоты и силы наполняют простор. Они
звучали нет слов мне на всем обратном пути, предварительно самого Гроттамаре.
В гостях к Медичи
До сей поры не наступил рассвет, подчас мы выехали из Гроттамаре. В струях дождя расплывались
огни городка, изобилие угадывалось лишь по плотной пустынный черноте. Но вот неблизко на
горизонте появилась светлая просвет, она алела, ширилась, и вмале красный диск
солнца, уничтоженный длинными перистыми облаками, выплыл надо морем, окрасив его в
сине-свинцовый цвет. Зимний рассвет нате Адриатическом море… Крюк предстоял неблизкий.
Я должны были пересечь Апеннинский полуостров с востока держи запад, то есть преградить
горную систему Апеннин, сдержаться на какое-то исполнившееся в Риме и затем, резко
поднявшись держи север, попасть во Флоренцию. Я ждала встречи с сим городом: в прошлый
заезд он показался мне самым прекрасным изо всего виденного в Италии.
Библиобус поднимается в горы все вне и выше. Сквозь густую потасовка всматриваюсь в
снежные вершины, крутые обледеневшие склоны, запорошенные снегом долины со сбитыми в
кучки домиками. Апеннины ввек представлялись мне этакими «домашними» горами.
А… Автобус то и сделка ныряет в туннель. Не видя снежного вихря и обледенелой
дороги, чувствуешь себя в безопасности. Только когда туннель тянется свыше меры долго,
начинаешь разбирать беспокойство когда же появится планета? Так было, когда автор этих строк
проезжали более нежели десятикилометровый туннель Гран-Сассо; в нем, к месту, находится
подземная ядерная лаб. Но вот перевал пройден, стальная колея пошла вниз и снежные
Апеннины становятся воспоминанием.
Перепутье из Рима во Флоренцию называется «Мостовая Солнца». Не знаю, было ли сие
совпадением или наименование дано не случайно, только весь путь, около трехсот километров,
солнцепек било в окна и под его лучами по-доброму дремали зеленые поля, оливковые рощи,
одинокие виллы, маленькие чюшки, села и древние, возведенные так же сотам
города получи и распишись холмах. А дорога жила своей быстротекущей веселой жизнью. Мелькали
бесчисленные рекламы и пуще всего «Фиата» (мне сказали, что же дорога принадлежит
этому концерну). Проносились огромные автофургоны с надписью «Барилла». Механизмы всех
марок дожидались водителей у «Автогрилей» следом и закусочная, и магазин, и
автозаправка. Любое машины, даже полицейские с синей мигалкой, собранно
притормаживали у будочек контролеров: околица платная. Шофер протягивал карточку,
сквозь секунду ему возвращали ее со словами: «Arrivederci, signore!» «По свиданья,
синьор», «До самого свиданья…» Эти сотрясение воздуха, повторенные на «Дороге Солнца» часто, я
воспринимала по-своему: перед свидания с Флоренцией осталось столько-в таком случае…
Просторная долина, залитая мягким солнечным светом. Округлые контуры холмов,
окружающих ее. Зеленовато-муаровая лента Арно с черточками мостов. Соответственно обоим берегам реки
крыши, крыши, крыши. Надо этим красным черепичным морем возвышаются дворцы, башни с
зубчатыми навершиями, колокольни, купола. Самый непомерный и высокий купол, облицованный
кирпичом, венчает собрание Санта-Мария-дель-Фьоре. Недалеко серо-коричневая
гелеполь-колокольня. Купол создал в XV столетии градостроитель Брунеллески, а колокольню
веком выше возвел архитектор Джотто. Их творения (на)столь(ко) и называют колокольня Джотто,
свод Брунеллески, и без них не мочь представить панораму Флоренции. Многозначительный
центр города заповедан. И автор этих строк, подобно другим гостям города, которых изрядно во
Флоренции ажно в эти зимние дни, привольно, не опасаясь машин, идемте по широким
площадям и узким улочкам, любуясь желтовато-серыми (лучшие из лучших флорентийского песчаника)
домами, стенами особняк с высокими закругленными окнами, скульптурами, фонтанами,
старинными фонарями, арочными стенами оград… Мое уважение привлек фасад одной изо
церквей он был прикрыт гигантской фотографией. Яко, почему? Оказалось, идет
ремонт. Но чтобы человек был в силах представить, как выглядит каста церковь, ему
возмещение строительных лесов и пыли предлагают фотографию фасада в натуральную
величину. Каста деталь подсказала, что меня, обыкновенного туриста, в этом городе
до гробовой ждут.
Флоренцию мастера возводили веками, мастера великие. Многое, созданное ими,
необходимо на XV XVIII столетия, подчас правили городом знаменитые Медичи.
Искусство Медичи «Старшего» Козимо I, нужно и сегодня на площади Синьории. Еще
четыре столетия восседает статный герцог на коне, наблюдая бытие любимого города
и во вкусе бы напоминая горожанам об идеях Гуманизма и Возрождения… Сегодняшним
флорентийцам выпала доля хранить то, что было создано их предками. И забегая
отныне, скажу: они делают сие истово, черпая в своей истории духовную силу и понимая,
ась? произведения искусства живут всего только тогда, когда их видят.
Парламент Санта-Мария-дель-Фьоре (Св. Печальная с цветком) один из величайших соборов решетка.
Его фасад, насыпанный взамен прежнего в прошлом веке, украшает серебристый мрамор из
карьеров Каррары, цвета салата из Прато, розовый с Мареммы нежнейшее переплетение
линий рождает отклик кружева. Эта тонкая цветовая звукоряд контрастирует с
красно-кирпичным цветом как будто парящего в небе купола. Брунеллески предполагал, точно
внутренний свод купола короче белым. Но в XVI веке дьявол был расписан, и вот поуже более
столетия флорентийцы требуют отдать обратно своду первозданную белизну, затем) чтоб(ы) все было, как
задумал Брунеллески. Наверно, сие не самая насущная вопрос флорентийских
реставраторов, однако то, что дебаты продолжаются, говорит о многом. По образу говорит сама за
себя участь одного открытия, сделанного в соборе сделано в наши дни.
Гулкое простор собора. Высокие арки, стрельчатые своды, галере, сияние витражей
и мрамора. Вона она, итальянская готика радостная, воздушная… А в подвалах собора
другое благоп, другой век. Там, рядом реставрации полов, три десятилетия отдавать,
археологи обнаружили остатки церкви, около которой строился собор и которая была
разрушена в 1375 году до окончании строительства. Архитекторы, сделано сегодняшние,
продумали систему специальных конструкций и теперича можно видеть фрагменты мозаики
пола, настенных фресок, надгробные плиты надо захоронениями прелатов и самого Филиппе
Брунеллески. В соборе хранится изображение Брунеллески худое аскетическое дыня, огромный
лоб, выразительно вылепленные руки… Каким некто был в жизни, этот одаренный архитектор? 14
лет возводил дьявол без строительных лесов неординарный почти стометровой высоты
октальный купол, секрет создания которого скажем до конца и не понят. Вспомнился
идол повести Уильяма Голдинга «Голова. Ant. низ» наверное, та же подъем духа, та же бешеная
трепетание чувств и мыслей, то но стремление к совершенству… А как легко и трудно
вдруг было осуществить это полет, когда рядом работали отдельные люди великие
мастера…
Гиберти трудился в тетунька же годы, что и Брунеллески, и сбочку в прямом смысле слова
помощью дорогу: в 1425 году дьявол создавал в Баптистерии Св. Иоанна Крестителя «Врата
Раиса». Это восьмигранное церковное возведение, облицованное зеленым и белым мрамором,
украшают трое бронзовых ворот Южные, Северные и Восточные. В оный год Гиберти
трудился надо Восточными. Их золотое сверкание ослепляет. Я подхожу вплотную к воротам,
поделенным нате десять панелей. На каждой с них сцены-барельефы с Ветхого Завета.
Сотворение Адама. Убийца убивает Авеля. Опьянение Ноя… Приверженность, предательство, власть
о многом сказал п и своим современникам, и тем, кто именно в многолюдье сегодняшней
улицы приостанавливается в дума у этих ворот. Не неумышленно Микеланджело назвал их
«Вратами Раиса» настолько совершенна работа мастера. Однако где следы времени, идеже
патина веков получи этих сияющих вратах? И разве такой шедевр можно сохранять вот так
на народе, прямо на улице? Вместе с тем Флоренция огромный город, идеже немало промышленных
предприятий, и я уверена, фигли проблема чистоты воздуха тогда существует. Выяснилось,
как будто подлинник Восточных ворот, потемневших с времени, находится сейчас нате
реставрации, но тетечка ворота, которые мы видим, совершенная снимок прежних. После
реставрации руководство будет храниться в Музее произведений искусства собора
Сайта-Машуня-дель-Фьоре.
Уже тогда я узнала, что знаменитая торс Давида работы Микеланджело, зачем стоит
на площади Синьории, как и копия, заменившая оригинал до сего часа в прошлом веке, а
документ находится в Галерее Академии, идеже хранится богатейшая коллекция
произведений мастера. И опаленный солнцем шедевр Донателло скульптура Юдифи равным образом многие
столетия стояла сверху площади Синьории, но сделано в наши дни после основательной
двухлетней реставрации скульптуру выставили для обозрение в «Зале лилий»
Чертог-Веккио. Так продлевается биография шедевров… Интересен и что и говорит существования
музея около соборе (кстати, в знаменитой церкви Санта-Кроче, намного мы еще попадем, в
бывшей трапезной, также разместился музей. Не полезен ли полно и нам этот опыт,
прямо сейчас, когда ведутся ожесточенные споры посерединке церковью и музеями?). Просто так вот.
Музей присутствие соборе так и хочется произносить: «Как войдешь, так вдруг за абсидой»,
хранит подлинные медальоны с колокольни Джотто, античную скульптуру, рукописные
хоралы, реликварии, чертежи собора XVI века… Конец это предстанет перед твоими
глазами, коли у тебя хватит сил и времени, с тем чтобы «вступить за абсиду». Неужели а если нет
наслаждайся улицей, которая неотделима с музея, ибо сама подобна ему.
Следом людской круговерти вокруг собора и баптистерия захотелось тишины. Я прошла
мало-мальски кварталов и оказалась на «Via Dante», не хуже кого значилось на табличке. Сверху этой
узкой улочке семь веков обратно жил Данте Алигьери, рождие старой и благородной
флорентийской семьи, тогда он повстречал свою музу юную Беатриче, доча друга
своего отца, на этом месте слагал сонеты в ее целомудрие, здесь и потерял ее… Бери месте, где
стоял лачуга Данте, теперь музей. Золотисто-коричневый поэт угрюмо смотрит («Жестокий Дант», как
сказал Неизвестно кто) на узкий, продуваемый ледяным зимним ветром проулок, на маленькую,
закрытую домами церковку Св. Маргариты, идеже покоится Беатриче, на городец, из которого
его изгнали в высший ожесточенной политической борьбы, в отсутствие осудив на смерть. Еще
в изгнании он создал «Божественную комедию», идеже есть такие строки: «…оный страждет
высшей мукой, который радостные помнит времена в несчастии».
Эпитафист, создатель итальянского литературного языка, умер в изгнании, проведя получи и распишись
чужбине около двадцати полет. Он похоронен в Равенне. Однако в начале XIX века память
Данте была увековечена в единоутробный Флоренции в церкви Санта-Кроче (Святого Креста).
Буква церковь (она находится дочиста близко от улицы Данте) одна с самых больших в
городе. (досто)памятный мастер Арнольфо ди Письмо начал работать над ней в конце XIII
века, и безграмотный удивительно, что церковь поражает чистотой готического стиля.
Перехватывает полипноэ, когда вступаешь под своды остроконечных арок, держи мраморные
полы, в которые вмонтированы старинные надгробные плиты. Сияющие, устремленные поднимай
витражи с фигурой распятого Христа главная место притяжения взоров и чувств
входящего.. Текущий храм одновременно и пантеон великих итальянцев, связанных судьбой
с Флоренцией: Микеланджело, Галилео Галилей, Талейран, Рафаэль, Леонардо да Винчи,
Данте Алигьери… Надгробные памятники и мемориальные доски отнюдь не означают, что все сии
люди похоронены в Санта-Кроче, сие зачастую дань памяти и позыв возвеличить
город. Сие еще, говоря современным языком, и кинореклама городу. Так, уже в избытке лет идет
ссора между Пизой, где учился Галилео Галилей, и Флоренцией, идеже покоится его прах.
Так Флоренция и слышать не хочет, с тем чтобы оставить надгробие в Санта-Кроче по-над пустой
могилой. Его пожиратель и так долго пустовал.
Галилей скончался в 1642 году в Арчетри, и получай следующий день тело было доставлено в
капелла Санта-Кроче, в один с боковых ее приделов. Уместить тело в фамильный склеп
Галилеев, одной с знатных семей Флоренции, церковные центр не дозволили. Папа Урбан
запретил и увековечивать кэш ученого, как задумал дворянин Флоренции: папа не был в состоянии
забыть 1633 годочек, когда Галилея вызвали в Вечный город на суд инквизиции по (по грибы) его книгу «Диалог»,
в которой возлюбленный поддерживал идеи Коперника о движении Поместья. Тогда, стоя на коленях в
покаянной хламиде, лингвист вынужден был сам разгадать вслух врученный ему экспликация
отречения: «Я, Галилео, бастард покойного Винченцо Галилеи изо Флоренции, семидесяти лет
с роду, явившись лично в суд и преклонив колена пизда вами, высокопреосвященнейшие
и достопочтеннейшие кардиналы, генеральные инквизиторы по части ереси всего христианского
решетка… отрекаюсь, хулю и да будет проклят вышеназванные заблуждения в ереси…» Проклятый
инквизицией, Галилей умер, отбывая строгое. Лишь столетие спустя суета ученого
перенесли в рака, в церковь Санта-Кроче. Судьбы. Жизненные драмы. Трагедии. И
полно это тоже неотделимо ото истории прекрасного города. На правах неотделимы от него
переменчивые воды Арно…
Я стояла бери мосту Понте-Веккио и смотрела для окутанную тихим предвечерним светом
ласковую, спокойную реку, и ми не верилось, что бывают отрезок времени, когда она выходит с
берегов и заливает стоящие неподалеку дворцы, галереи, дома. Си, несколько
десятилетий обратно, воды Арно ворвались в храм Санта-Кроче. Картины, скульптуры
по сию пору накрыл поток, до этих пор на колоннах внятно виден след уровень, вплоть до которого
поднималась живительная вл. А в 1333 году «тихая» протока снесла Понте-Веккио («Бородатый мост»)
самый прошлый мост города. Его построили вновь, на том же самом месте после
двенадцать лет, и с тех пор Понте-Веккио малограмотный перестраивался; он единственный с
десяти мостов Флоренции сохранил родной первоначальный облик. Понте-Веккио удивителен
пока еще и тем, что на самом мосту, точно по обе его стороны, теснятся на хазе XIV века, а над
зданиями тянется скрытый коридор, по которому изо Палаццо-Веккио во Пфальц Питти ходил
самовольно герцог Козимо. Когда-в таком случае на мосту торговали мясом, однако плебейский запах товара маловыгодный
нравился Медичи, и было приказано раскрыть на мосту лавки ювелиров. В такой степени Понте-Веккио
стал Золотым мостом, и в безоблачный день толпы гуляющих я и самочки была среди них
серия лет назад медленно кружатся средь отливающих золотом витрин.
Возьми этот раз я попала нет слов Флоренцию в воскресенье, и все лавки возьми Золотом мосту были
закрыты. Они напоминали массивные сундуки, стоящие сторона о бок, с крепкими
металлическими запорами-замками. И я отправилась бери площадь Синьории, главную место
города, которая малограмотный знает воскресений. Жизнь, бесчинство, искусство три основных
действующих лица сегодняшней Флоренции сходятся сверху этой площади, как нате просторной
сцене Сверху фоне «декораций», созданных (целый) короб веков назад, строгого Особняк-Веккио с
высокой башней, легких изящных арок Лоджии Ланци, фонтана Нептуна разворачиваются
многочисленные сюжеты: художники работают из-за мольбертами; рядом молодой длинногривый
парень, встав нате колени, рисует цветными мелками недипломатично на асфальте; малышня катается
в коляске, запряженной лошадьми; девушки лежат в мостовой и весело хохочут,
протягивая прохожим который-то самодельный плакатик. С жаровни тянется запах жареных
каштанов; пустуют в данный холодный день столики недалече кафе, а вот к галерее Уффици
есть расчет длинная очередь (первая очередность, увиденная мной в Италии!) после этого открыта
выставка Модильяни. И по-над всей этой «сценой» хронометр на башне Палаццо-Веккио Старого
дворца отсчитывают грядущее с 1667 года..
Я долго приставки не- могла расстаться с Флоренцией, и до дороге в Венецию все думала отчего
она стала ми так близка? Почему на этом месте любили бывать и подолгу быть в живых многие наши
соотечественники? Помню, в находя прошлый приезд во Флоренцию, я до второго пришествия сидела на берегу
Арно, в зеленом дворике особняка Николая Демидова. Правнучек первого Демидова в XIX
веке был посланником России в Италии, жил в этом особняке, и его сынуля увековечил
память отца, поставив его акролиф перед домом. И теперь смотрит Коляня Демидов, потомок
уральских промышленников, держи тихие воды Арно.. А в галерее Уффици я увидела возьми
потолке одного изо залов портрет Ивана Чемоданова, первого посланника России в Италии
близ Борисе Годунове… В этом месте жил Достоевский и этот у себя отмечен памятной доской.
На этом месте, на вилле баронессы окружение Мекк, в скромном домике внутри зелени пиний, писал
Чайковский своего «Манфреда». С Флоренции, в карете, запряженной шестеркой лошадей,
уезжала в Город на семи холмах жена русского мецената Абамелик-Лазарева, для того чтоб в последний раз
присмотреться на свою знаменитую «Русскую виллу» которую Абамелик завещал следом смерти
жены Академии художеств, России. А Панюша Муратов, создавший блистательные «Образы
Италии»? В них присутствуют и сиреневая муть флорентийских холмов, и глубина просто-напросто
итальянского неба, и элегическая томность путника. Во Флоренции, казалось ми,
душа сама раскрывается против красоте.
Тень барона Франкетти
Библиобус припарковался у самой воды. Тутовник же подошел речной трали-вали, и мы, заплатив по
40 тысяч лир вслед дорогу туда и обратно, вошли в Заметный канал. Стоял ослепительно
упадный день. Солнце играло синевой воды, фантазер светом то один земная твердь, то другой
клоака петлял, высвечивало вдали фасады дворцов, купола церквей, шпили колоколен.
Град силуэтов таил в себе подписка прекрасного…
Мне захотелось делать за скольких-то сориентироваться в пространстве, и я развернула карту Венеции.
Место занимал множество островов общий архипелаг! лежащих в просторной лагуне.
Их соединяли с материком железнодорожный мосток и шоссе. С юга к островам подступало
открытое целый короб. Адриатическое. Удивительный город городок среди моря, в четырех
километрах через материка… Каналы прорезали острова, подобно тому улицам. Они соединялись
посереди собой тонкими голубыми ниточками-переулками, многие улицы «рии», наподобие называют
их в Венеции, впадали в Порядочный канал. Он был, вне) (всякого) сомнения, главным проспектом Canale
Grande, длиной двор о двор четырех километров. Широкий широкий зигзаг его делил починок
на две части, полосочки трех мостов соединяли его берега. Вишь, похоже, одна,
центральная, основные положения обретать реальные очертания: автор этих строк приближались к мосту Риальто.
Мощная дуга белокаменного моста, построенного в конце XVI века, перекинута с берега
получи и распишись берег в самом узком месте канала в этом месте ширина его около 30 метров. Вслед изящной
балюстрадой, подина аркадами моста, многочисленные магазинчики, точь в точь и в прошлые века.
Сбор на балюстраде, под мостом лодки, гондолы, катера, заполненные людьми. По сию пору не
отрывают взглядов через берегов… Силуэты дворцов сделано перестали быть силуэтами. Здания
вырастали напрямки из воды, и у парадных входов поднимался тын жердей причалы
исполнение) лодок и гондол. Дворцы тянулись Вотан за другим четырехэтажные,
желтовато-коричневые, зеленовато-серые, розовато-палевые. Их неяркую, же изысканную
окраску подчеркивала густая бирюза воды. Арки, ажурные решетки, грудь ритмичные
аркады готика, барокко, венецианский род сошлись на этих берегах, дай вам, казалось,
донести поперед нас дух того времени, временами Большой канал был портом, торговым центром
процветающей Венецианской Республики и венецианская видеть возводила на его берегах
сии архитектурные шедевры.
Сейчас нет слов многих дворцах располагаются музеи, и потому-то Большой канал нередко называют
«Художественным салоном Венеции». У каждого изо этих зданий своя непростая житие,
мне же запомнилась сказание дворца Ка\’д\’Оро. Его построили зодчие Джованни и
Бартоломео Бревно в первой трети XV века, и свое шапка «Золотой дом» он получил
вследствие великолепному фасаду, украшенному многоцветным мрамором и позолотой. Да
четыре столетия минуя один «крутой», как сказали бы безотложно, реставратор снял эту
облицовку и продал ее, после что и был судим. Долгое момент дворец не мог получить
настоящего хозяина, покуда)), наконец, не попал в щипанцы страстного коллекционера Джорджо
Франкетти. Возлюбленный отреставрировал дворец и в 1915 году отдал в корван городу вместе с
коллекциями живописи и скульптуры. Немедля во дворце находится Уффици Франкетти.
Благодарные венецианцы установили надо прахом барона Франкетти, в дворце Ка\’д\’Оро,
ступа в виде колонны.
Мы подошли к причалу, расположенному в двух шагах с Дворца Дожей и площади Митрополит-Марко.
Здесь воды Большого канала ранее растворялись в синеве лагуны. Был адекватный будний
зимний с утра до ночи. Но казалось, мы попали сверху какой-то большой праздничный (табельный. Молодые гондольеры,
в черных шляпах с красной лентой около тульи, ловко отталкиваясь шестами, заводили
домашние узконосые гондолы в боковые улочки-каналы. Во (избежание туристов, среди которых значительнее
всего было японцев (набрать гондолу стоит 120 долларов), начиналась поход по
каналам Венеции. Звуки вальса «Амурские волны» (и сие вместо ожидаемой баркаролы!)
уплывали дружно с гондолами…
На набережной почти огромными зонтами хлопотали продавцы и клиентура. Ant. продавцы. Разноцветные
платки, шарфы, майки развевались держи ветру, как флаги. Почти колоннами Дворца Дожей,
какой-нибудь боковым фасадом выходит получи набережную, в просторном портике, текла своя
разлюли-малина: играли дети, музыканты что-то-то репетировали, нищий в (почтенных разложил свою
нехитрую стол обедает, светловолосая девушка, можно представить сошедшая с картин Боттичелли,
замерла получи и распишись мраморной приступочке, подставив вид солнцу… Но шумная больверк
оказалась лишь истоком людского потока, какой-никакой вливался на площадь Архимандрит-Марко. На
просторном, почти не прямоугольном замкнутом пространстве площади, люд рассыпалась:
здесь что-то около многое притягивало взор. Район окружали собор Сан-Марко, Дом(ина) Дожей,
Лоджетта, уффици со скульптурами и Башня Часов. Поближе с собором колокольня
Архимандрит-Марко. В 1902 году стометровая глыба колокольни неожиданно рухнула, так уже
через десятеро лет она такая а, как была, и там, идеже была, вновь поднялась надо
городом.
Похоже, тенек барона Франкетти не покинет меня кайфовый время всего пребывания в Венеции…
Гляди фасад о пяти порталах грандиозного собора Чин-Марко. Над центральным порталом
античная четверка. Кони скачут там с 1250 возраст. Но в самом конце XVIII века их гон
был остановлен Наполеон, вступившийся в Италию, отправил квадригу в Город на берегах Сены. Однако
вскоре колесница была возвращена, и конюшня вновь заняли свое законное поляна. Правда,
копии. Оригиналы продукт скульптора Лисиппа (IV век вплоть до н.э) хранятся после
реставрации в самом соборе. Что хранятся в Сокровищнице Сан-Марко произведения
искусства, которые нате протяжении многих лет народонаселение Венеции приносили в дар Республике.
И в соборе, и получи площади Сан-Марко, подо неусыпным взором крылатого льва, символа
Венеции, вознесенном колонной надо площадью, всегда кипела практика. Это был центр
города, тогда происходило публичное посвящение дожа после этого его избрания, здесь дьявол
благословлял и приветствовал флотоводцев и кондотьеров Венеции, тут. Ant. там шумели и шумят
по сих пор знаменитые венецианские карнавалы. Так рычаги, приводившие в движение общежитие
города, находились кайфовый Дворце Дожей. Его экзогенн вид массивный верх покоится бери
ажурных колоннах создает мнение солнечной легкости, скромной пышности,
богатой простоты. Внутреннее обстановка говорит о баснословном богатстве торговой
Венеции. Однако вот названия залов с первог опускают тебя с небес держи землю, приоткрывая
запутанный механизм жизни города: Холл государственных инквизиторов, Зал тараторка
старейшин гражданского правосудия, Стойло мудрого кассира, Зал цензоров и приближенно далее.
Из Дворца Дожей в соответствии с Мосту Вздохов можно было попасть в Дворец Тюрем, в «львиные
держать под наблюдением» вкладывались тайные доносы…
Я не принимая во внимание устали брожу по площади и замечаю, по какой причине прошел час, и еще Вотан, и третий только
тут-то, когда два бронзовых тёмная звонят в колокол на Башне Часов. С конца XV века
двигаются стрелки часов, сработанных мастерами с Пармы, показывая сезоны годы, фазы
Луны, передвижение Солнца от созвездия к созвездию и, несомненно, время. Вот пробил а ещё час…
Площадь Дьяк-Марко остается у меня из-за спиной, я иду в глубь жилых кварталов числом
узким улицам, меж трех-четырехэтажных домов, взбираясь получай мостики над каналами, иду
по-под каналов и снова по сумрачным переулкам, которые выводят к солнечной площадке
а держи ней собор или зимний и прекрасные скульптуры… Улицы затягивают.. Да ну? вот,
говоришь себя, до очередного мостика и по сию пору, но за мостиком открывается новая
кирка, а за ней прорезанный солнечными полосами переулок на берегу канала и по сию пору
начинается сначала. Заблудиться тут. Ant. там невозможно: на многих домах нарисованы стрелки
и резолюция «P.S.Marco».
Когда немного свыкнешься с городом, приблизишься к нему близко, начинаешь замечать
новые детали: чувствуешь душок гниющей в каналах воды, знаешь радужные масляные пятна
возьми ней, подмытые и поросшие водорослями фундаменты домов, белые полосы получай стенах
следы частых наводнений. И тут до тебя доходит в таком случае, что за всем увиденным
великолепием твоя милость просто забыла: город а стоит на островах, сверху воде, посреди моря!
Всякий год здесь бывает накануне 130 наводнений из-вслед ветра сирокко и приливных волн, и
весь круг год город уходит в сулу на три-пять миллиметров. Рассказывают, зачем во время
наводнений нате площади Сан-Марко и ажно в соборе для приезжих гостей настилают
деревянные настил. А специалисты уже какой годок думают, как спасти Венецию с
наступающего моря. Инда в Петербург приезжали, знакомились с дамбой. И кроме масса
других проблем преследуют столица на воде: куда сваливать мусор ведь сброс в легион
запрещен, вот и хиреют, зарастают грязью каналы, заболачивается туманность, штукатурка
на домах держится далеко не более пяти-шести полет и так далее и тому подобное.
.. В оный день пластиковые черные мешки с мусором лежали в переулках бок о бок каждого
подъезда: сборщики мусора бастовали. Только в остальном жизнь текла своим чин чином.
Какая-то жилица, увешанная сумками, взмахом рычаги остановила проплывающую по каналу
лодку, т. е. останавливают такси, и она понесла ее к Большому каналу. Лодочник пел
баркаролу (в конечном итоге-то!), и стоявшие для мостике люди аплодировали ему. Витрины
магазинов ломились ото товаров, но больше целом) было сувениров венецианское стекольце
с острова Мурано, венецианские кружева с острова Бурано и, бесспорно, маски, маски,
маски. Столица моря готовилась к карнавалу. Он надо был состояться через месяцок, но
увы! ранее без нас.
Наше касание с Италией было, конечно, мимолетно и кратковременно. Но многое из
того, что такое? мы знали о ней, помогало когда-никогда пробиться сквозь эту временность, и тогда
мы в какой-никакой раз убеждались, искусство и очерк Италии сливаются с улицей, с самой
жизнью, и сие главный дар итальянцев заезжему человеку. Полоса, проведенные в Италии,
безвыгодный исчезают бесследно.