В рубрике Дoминик, фрaнцузский кoллeгa изо Paris Match, aгитирoвaл мeня зa брeтoнскиe блины изгoтoвлeния eгo мaтушки и ee кулинaрныe тaлaнты — и я ужe былa гoтoвa мaнкирoвaть питaниeм в oтeлe. — Твоя милость живeшь в oтeлe Plaza Athenee?! Твоя милость тaм ужинaeшь в рeстoрaнe Ducasse?! — У нeгo сдeлaлись цыпки пo швaм, и oн ужe смoтрeл нa мeня кaк нa инoплaнeтянку. — Тaк нeльзя, нeльзя. Mon Dieu, чтo блины! — стрeкoтaл oн. — Ducasse жe! Этo xoтя бы рaз в жизни нaдo.
В мoмeнт и мягкo oтмeнились блины. Ничeгo нe пoнялa, положим и лaднo. Брeдeм пo вeснe, пo рeспeктaбeльнoй aвeню Мoнтeнь, кoтoрaя явнo пoгрязлa в сумaсбрoдствax. Вишь явный анахронизм — Эйфелева каланча, она никак не сменит приказ новогодней елки и по-прежнему сигнализирует атака нового тысячелетия. По несусветно дорогим бутикам пионерскими колоннами носятся японцы в джинсах с вытянутыми коленками, скупая партиями тирольки Prada и сумки Louis Vuitton. Голуби верещат человеческими голосами, кубыть они не голуби, а капризные некормленые младенцы.
— Отличается как небо от земли после ужина приходи к нам в дижестив. Вот и скажешь, по образу я был прав, — прощается Доминик по-под волнистыми козырьками отеля в стиле ар нуво.
Умиротворенность — верное предлог для Plaza Athenee. Аж парижские голуби во внутреннем дворике прекращают дебоширить и пищат лишь едва-чуть-только. Золоченые кресла, зеркала в антикварных рамах, ковры и прочий роскошь в духе Людовика XIV — трендец это не смущает и малограмотный давит. Не случается неофитский разбил паралич при встрече на входной «вертушке» с Карлом Лагерфельдом с каким-в таком случае диким веером наперевес (в Галерее гобеленов, что такое? прямо перед рестораном Ducasse, светские и модные персонажи ежедневный собираются на файв-о-клоки). Марлен Дитрих отнюдь не зря ходила каждое утро (беспросыпно кофе в Plaza Athenee (настоящее) время могла ходить, естественно). Может, ввиду этого она и поселилась в квартире стойком напротив? По крайней мере, придверник, который до сих пор работает в подъезде, идеже жила мадам Дитрих, уверяет: как поэтому.
Впрочем, Марлен отнюдь не дожила до Алена Дюкасса — музыкант открыл здесь ресторан исключительно в прошлом году. И почти единым) (духом получил три звезды Michelin — а сие высшая из существующих ресторанных регалий. Начинаю обнять (умом) Доминика и трепетать.
— А что но, к Дюкассу надо в вечернем? — спрашиваю привратник-итальянца.
— Не принципиально, же если хочется, то безмерно уместно. Когда вы а ещё будете в гостях у живого бога haute cuisine!
Смотри так случай! Предупреждать считаться с чем. Mon Dieu! Хорошо, что я взяла маленькое черное капот и туфли на каблуках. У Дюкасса штиль вселенская, будто пошитая с ренессансных сонетов и пения райских птиц. Созвучие из гибких дамcких момент, звонких и стройных, будто затянутых в воображаемые корсеты. Ножи и вилки, как бы смычки, покачиваются в такт свечам держи гигантской трехметровой классической люстре, одетой в с трудом мерцающий бежевый чехол изо органзы в стиле хай-тек. Из-за другими столами почти невыгодный разговаривают. Музыки здесь приставки не- бывает в принципе — ничто невыгодный должно отвлекать от наслаждения едой. В этой тишине ловишь десятки нюансов вкуса в обычном и кроме затей, казалось бы, мясе али омаре. Зачем лишние звуки? Каждое кушанье от Дюкасса на страсть как маленькая соната. И соната в полном смысле слова понятная организму. Голубой всепомнящий на черных трюфелях и листьях мартирий. Свежий лангуст с осетровой икрой. Голуби с мебель из артишоков. Пиренейская слякоть с морепродуктами. Для худеющих и очевидно озабоченных здоровым питанием людей сии названия звучат ужасающе, а даже после ромовой бабы а-ля Монте-Карло маловыгодный случается никакого ощущения тяжести в желудке. У меня чисто случилось ощущение, что нутро запела ангельским сопрано.
Да что ты в ресторанах высокой кухни заботятся о диетчиках? Бессмысленно же, люди пришли за обе щеки и дорого поесть, а вовсе далеко не в фитнесс-клуб. Однако пора Гаргантюа прошли для французской кухни. В первую очередь ее блюда и правда были коварными: доза фуа гра с маленьким плотным хлебцем с орехами и оливками — и конец, лишний сантиметр на талии. Безотложно любой гурман в курсе, зачем от средневекового основоположника французской кухни Гийома Тайвена нет слов французской кухне остался только лишь один принцип — не подводить вкус продуктов, а подчеркивать его. Всю ценность истребила бархатная революция в кулинарии, объявление которой был таков: адаптировать процесс готовки и отказаться ото многочасового приготовления мясных соусов, наболтать растительной пищи, уменьшить порции. Мимоходом, Ален Дюкасс принял в движении nouvelle cuisine самое непосредственное покровительство — он уж двадцать планирование у плиты и в движении гастрономического авангарда. И такая судьба выпала помогает Алену в его вкусном деле — т. е.-то он летел в самолете изо Куршевеля, и самолет в тумане разбился о скалы. Всегда погибли — он один остался в живых.
— Счастливый он, — рассказываю еще через час после гастрономических прозрений Доминику и его маме, потягивая посуленный дижестив.
— Везучая ты, — говорит Доминик, — человеки за три месяца бронируют себя столик в Ducasse. Даже постоянные клиенты отеля вперед заказывают столик в ресторане, а после (этого уже номер в отеле. А совсем не наоборот.
Акцент
«Устройство пищи — это быстрое оригами, ежедневный спектакль. В этом спектакле к гениального режиссера репетиция — добродетель. А для того второго постановщика — унылая косность. Мы с вами будем гениальными режиссерами. И идеже детали отточены до достоинства, наступает момент, когда меняется самочки суть того блюда-спектакля, которое без задержки сочиняешь»