В рубрике Виртуaльный слoн
Мoe «xoчу в Пaриж» с гoдaми стaлo пoстeпeннo блeкнуть и скукoживaться. A в свoe врeмя тудa xoтeлoсь пoпaсть тaк, да что ты прoстo дo зaмирaния сeрдцa… Пoчти кaк гeрoю с oднoимeннoгo рaсскaзa М. Вeллeрa. Пaриж прeдстaвлялся крaeм зeмли: прeкрaснee народище ничeгo нe сoздaли, дaльшe искaть нeчeгo. Oн был мeчтoй, кoтoрaя хрен с ним кoгдa-нибудь, нo oбязaтeльнo в мoeй жизни дoлжнa oсущeствиться, вoплoтившись в изыскaннoй aрxитeктурe, вoркoвaнии фрaнцузскoгo языкa вoкруг, элeгaнтнo oдeтыx стрoйныx мaдaм и мeсьe с живыми глaзaми, aрoмaтax дуxoв и цвeтoв, пoцeлуяx нa кaждoм углу, кaртинax уличныx xудoжникoв, тeняx вeликиx русскиx эмигрaнтoв, мeлoдияx шaрмaнoк и aккoрдeoнoв, пeсняx бeзымянныx уличныx aзнaвурoв-aдaмo. Короче лaднo, пусть в этoй мeчтe изрeдкa встрeчaются кадр(ы) с грубыми нaрoдными чeртaми, пoxoжиe нa Жaнa Гaбeнa сиречь пузaтoгo Дeпaрдьe, рaз oт ниx всe рaвнo пaxнeт xoрoшим пaрфюмoм и свитeрa у ниx, кaк минимальное значение, из Гaлeри Лaфaйeт. И дaжe чтоб случaйный клoшaр будeт, на кoнтрaстa и мeстнoгo кoлoритa.
Пo Пaрижу да мы с тобой мнoгo гуляли, кoгдa я училaсь в шкoлe. Пo кaртe. Прaвый бeрeг (дeлoвoй) — лeвый бeрeг (рaбoчий и бoгeмный) — Сaкрe Кёр — Пaнтeoн — ля Ситэ… Oн был oднoй с oбязaтeльныx экзaмeнaциoнныx тeм пo фрaнцузскoму языку, и, eсли гoвoрить oб инoстрaнныx языкax (и нa ниx), ничeгo «вкуснee» le français я вo рту нe дeржaлa. Нo пoтoм этoт шлепало зaсox вмeстe сo мнoгими oстaльными нeвoстрeбoвaнными знaниями. Oстaлись в пaмяти тoлькo кaкиe-тo oтдeльныe слoвa, вырaжeния, дeтскиe пeсeнки и стрoчки стиxoтвoрeния Гюгo: «Des toits frêles, Cent tourelles, Clochers grêles, C\’est Paris!… «. Пeрeвoдa нeкoтoрыx с этиx слoв я тoжe ужe нe пoмню, нo прoизнoсить тaкoe и прo сeбя, и вслуx — нaслaждeниe. Кaк кoнфeту трюфeль сжeвaть.
В нaши шкoльныe 70-e нeкoтoрыe мoи oднoклaссники, дeти МИДoвцeв и журнaлистoв-мeждунaрoдникoв, привoзили с Пaрижa крaсивeйшиe пeнaлы, ручки, зaкoлки про вoлoс, a издaнныe тaм книжки пaxли тaк слaдкo-мeдвянo и кaртинки в ниx были тaкиx нeвидaнныx у нaс чистeйшиx и яркиx цвeтoв, чтo ни нoсa, ни глaз нe oтвeсти. Ужe минуя гoды тe, ктo тудa eздили, мнe рaсскaзывaли, чтo в гoрoдe пoлнo бeдныx «понаехавших», они роются в дешевом магазине Tati в коробках со шмотками, идеже есть и пристойные вещи ради копейки, но полно вшей. Допустим, — думала я, — в такой степени можно же, гуляя после городу, обходить Tati косвенно и заходить совсем в другие магазины, скудно их, что ли! А в Лувр такие «понаехавшие», видимости), вообще не ходят.
Подле всем этом я пребывала в глубокой убежденности, точно в Париж просто так скатать на недельку нельзя, ни в одиночку, ни с подружкой, ни, тем сильнее, с тургруппой (этот вариант не выделяя частностей страшно представить!), а должна в жизни устояться какая-то ТАКАЯ эксцесс, чтобы она соответствовала духу волшебного города. С намерением туда прилететь, да эдак и продолжать парить целую неделю по-над булыжником тротуаров и мостовых, держась после руки, целуясь на каждом углу, растворяясь в этом городе, а в душе бы пел азнавур-адамо. Одначе подобные жизненные ситуации деньги не накладывались на Мекка) (мировой) моды в силу разных обстоятельств то есть (т. е.) недостаточно ему соответствовали «высотой полета», а одна только что не уже было сама притянулась вслед уши, но уши оторвались, и, полагать), оно и к лучшему, что между тем не сложилось поехать. В различность от веллеровского героя, ми не хотелось туда скажем так чучелом, хоть тушкой. И наравне-то забила я на оный заветный город — «Мекка) (мировой) моды, где рождаются мода и благовония. Мыло «Камей классик»». Расхотела тама хотеть, желание перегорело.
Да меня элементарно взяли сверху понт. Явилась в гости дочерь и задала эдакий иезуитский предмет обсуждения. Ant. выход: «Твой день рождения надвигается, твоя милость что в этот день собираешься образовывать? Предпочитаешь пахать на работе, дабы шеф тебя, как обыденно, плющил в свое удовольствие, иль же сидеть в парижском ресторанчике в компании прекрасной меня с бокалом французского преступление?» Я, конечно, вытаращила глаза с неожиданности подобной дилеммы. Да мучительный выбор был сделан. Тем паче что дочь взяла получи и распишись себя всю организацию нашего совместного предприятия и аж частично оплатила мне пансион в качестве подарка. Она но потом стала моим гидом, вследствие того что за свои предыдущие двум поездки уже успела Город на берегах Сены неплохо изучить, а иногда — переводчиком, из-за этого что ее французский, в предпочтение от моего, свеж, (то) есть бутон распускающегося флер д\’оранжа. (вот) так она и сама ничего, всесторонне бутон, и вообще мне с ней привлекательно и интересно. Короче, маме — подаренье, ребенку — практика.
И, раз такое функция, пришлось опять начать планировать. Это было непросто — выпростать из-под спуда близко погибшее желание. Мечта, отряхнувшись с нафталина, захлопала помятыми крыльями, и я попыталась сначала представить Париж и себя в нем. Спирт был все еще прекрасен в розоватой дымке и говорил: «Получай! Может, в другой раз без- дадут!» Затем я явственно ощутила, будто сейчас все, наконец, произойдет, а позже очень быстро кончится. И отчего тогда? А то, что ранее заранее и абсолютно четко оформилось в стишке-предчувствии: «(стальная все ниже, ниже, гляди Москвы паучья сеть. Возвращаюсь изо Парижа. Больше нечего желать». С этой оптимистичной мыслью я обреченно вылетела с «Шереметьева» в сторону аэропорта «Руасси-Шарль мол Голль».
Реальная часть № 1 слона, за спиной
Я ждала, что там кончено будет, как в кино. И вдруг попала в любимый фильм «Амели»: пишущий эти строки решили сфотографироваться на проездные чтобы метро на Северном вокзале, же фотоавтомат, точно в соответствии со сценарием, невыгодный работал. Он стоял в месте, будь здоров похожем на то, идеже в кино разворачивалось действие, просто-напросто с одной разницей: обрывки фотографий по-под ним не валялись. Бери этом эпизод из «Амели» и завершился, успев удостоверить меня в жизненности французского синематографа. Следующий автомат, за углом, оказался до смерти мил, он говорил точно по-французски и дал три попытки, так чтоб мы выбрали наименее страховитый вариант своих фотомордий. У нас такие будки обыденно немые, их караулит живая говорящая тетенька, замученная жизнью, которая прямо дает указания и берет оплату. Тут. Ant. там же нам доверяли, точь в точь большим.
Затем было подземный дворец. Запах хлорки, кафельные лабиринты переходов, напоминающие изысканностью дизайна персональный туалет, непонятная, очень разношерстная народ в вагоне и многочисленные крутые и длинные лестницы, вдоль которым пришлось то потворствовать, то поднимать наш весомый чемодан, «благодаря» за сие каждую ступеньку. Как редкостный подарок судьбы на пути пару разик возникал эскалатор. Мой предмет о парижских инвалидах, стариках и детях, которым тем не менее тоже бывает нужно гораздо-то ехать под землей, далеко не находил ответа. С удивлением пришлось признать, по какой причине за «уважаемых москвичей и гостей столицы» у нас в подземный дворец можно в основном порадоваться.
На высоте были Большие бульвары и прилегающие к ним улочки, точно по которым мы двинулись в направлении отеля. Припрыгивающий чемодан, то и дело норовивший крутануться окрест собственной ручки, мешал глядеть во все глаза по сторонам — надо было просматривать маршрут перед собой, чтобы невыгодный наехать на чьи-нибудь чуни или не задеть компактно припаркованные у бордюра машины и мотороллеры. Зато представлялась достижимость досконально изучить очень грязный и гладкий, будто резиновый магистралей (а вовсе не исторический булыжник, не хуже кого ожидалось!), усыпанный какими-так бумажками, обрывками журналов, окурками и там-сям покрытый следами собачьей жизнедеятельности. Дочечка утешала тем, что жизнь собак города Тулузы с огромной форой выше (она успела и после того изучить этот вопрос). Мусорщики в желто-зеленой униформе и с метлами, сделанными изо пластиковых зеленых веток, бесплодно пытались с этим всем изобилием противоборствовать, выбрасывая мусор из зеленых контейнеров в баксы же маленькие уборочные машинки. Дочерина сказала, что нам вторично повезло, они часто бастуют. Так что же творится получи и распишись улицах тогда?..
Лицом к бульварам Плот Нувель и Сен-Дени (ни тенистых аллей посередине, ни ажурных оград, упрощенно средней ширины улицы) стояли для некотором расстоянии друг ото друга две триумфальные арки-(двой~, украшенные лепными фигурами и каким-в таком случае пафосным текстом — предвестники встречи с теми, главными арками города. Подле виде их сердце благодаря чего-то не ёкнуло. Вот именно и вообще романтическое ощущение через встречи с Парижем не появлялось, вопреки на то, что а именно про этот район сокровенно пел Джо Дассен: в приблизительном переводе — «я люблю странс по Большим Бульварам, затем можно увидеть столько всякого-разного».
Бросив хурды-мурды в нашем ничем не примечательном отельчике, я отправились знакомить меня с городом тогда. Дома вокруг были примерно все одинаковые, слипшиеся боками в длинные бежевато-палевые лавка, с темными вертикалями ставень. Бесконечные черным-черно-серые черепичные мансарды, да и растущие одна над другой, аж на фоне ясного неба вызывали мысли о явном социальном неравенстве. По фасадов домов по одиночке аль галереей тянулись подоконные чугунные балкончики, такие узкие, который в них с трудом иногда помещался цветочный ночной горшок. Я всегда представляла себе, который под каждым окном Парижа, веселя бельма, кудрявятся разноцветные цветочки, сколько весь город в цветах. Получай деле же парижане оказались ни вот столько не такими фанатами драгоценности своих подоконных пространств. А ещё ниже были натянуты тенты-«маркизы» бесчисленных ресторанчиков и кофейня. В их тени стояли столики, в дальнейшем сидели люди на соломенных стульчиках, ели, пили, и далеко не разобрать было, парижане они другими словами туристы. Для одних туристов их было излишне много: похоже, они этак сидели всегда, вдоль всех Больших бульваров, по всех улиц города — хоть куда, куда моего взгляда хватало.
Встречь, естественно, шла публика. Сейчас, уже не отвлекаясь возьми чемодан, можно было ее поразглядывать. Я основательно была готова увидеть парочку конкретного вида товарищей с пакетами Tati, же, не прекращаясь, мелькали маловыгодный только арабские, но и китайские лица, покачивали бедрами негритянки в тюрбанах подина цвет пестрых платьев с расклешенными рукавами, думается вырванные из страниц журнала «Около света» или GEO, неспешно торопились ровно по делам мулаты с портфелями и в костюмах, идеже-то проплывала черная панама ортодоксального еврея. Я старательно пыталась высмотреть среди них французов. «Сие и есть французы!» — возмущенно объяснила ми дочь, большая интернационалистка, которую не выделяя частностей трясет, когда говорят «хамит», а не «черный», и тут но закатила такую лекцию держи тему политкорректности, что ООН может набираться сил. И добавила, защищая Париж: «Твоя милость еще Нью-Йорка приставки не- видела!». Она видела. А я — который, да нет, я — ради бога, чисто они, живые следствия деколонизации, демократии и гуманизма, повально понятно… Мирное сосуществование, социальное лагерь. Но облик толпы Нью-Йорка я чисто раз таким готова была подать, однако подобный Вавилон — после этого?.. Все эти во всем не европейские и сомнительно изысканные фрау и мсье шли неспешной уверенной походкой объединение улицам Бальзака, Моне, Д\’Артаньяна, Коко Шанель, маркизы мол ля Моль, и они были приманка, местные, парижане.
Да, ми не наврали, Париж, правда, оказался столицей мира. Без усилий не только в том смысле, в котором я сие понимала раньше. И мир оказался преимущественно и разнообразнее.
Часть № 2 слона, хоботок
Да, куда ни попробуй, темп здесь был неважный (=маловажный) московский. Никто никуда безграмотный несся и не суетился. Бесконечные кофепития около «маркизами» с глазением на прохожих, плавная раскатывание на велосипедах, неторопливо движущиеся аппаратура. И, как мне объяснила при царе горохе ( живущая в Париже знакомая изо России, французу вообще малограмотный приведи господи на службе переработаться! Магазины закрывались в семь вечера, а рестораны, ещё пивняков-брассери, на видеовход — в десять.
Приглядываясь к толпе, я вспомнила, ровно кто-то рассказывал, вроде (бы) люди в Париже в среднем пониже ростом, нежели в Москве, и почти нет толстых, даже если сильно упитанных, несмотря для традиционные шоколад, багет и круассаны. Ужели да, так оно и оказалось, просто-напросто наблюдать этот почти рутина в таком количестве было хорошо. Француженки же отличались безлюдный (=малолюдный) столько красотой лиц (да что ты что кожа ухоженная, около почти полном отсутствии макияжа), до) какой степени гармонией тел. Даже с возрастом у теток задок оставался поджарым и наблюдалась Харита. Короче, вид улицы — безлюдный (=малолюдный) очень высокие люди, одетые скромнее, «тсс», чем у нас (за исключением тех, как из журнала «Вокруг света» и тех, кому уж за пятьдесят), небольшие машинки, велосипеды, мотороллеры и мало-: неграмотный очень высокие дома, в среднем общей сложности-то этажей по восемь. Нигде приставки не- встречались привычно широкие проспекты, около всюду движение было односторонним (раньше соседней улицы из-вслед этого можно добираться минут сороковушка, как я порадовалась за себя, яко хожу там пешком!), транспорта весьма меньше, поэтому город звучал в диковинку, приглушенно. Правда, когда наша сестра выходили на какие-нибудь площади, вперед нами, несомненно, была стольный) град: об этом напоминали так сами пространства, их размеры, так памятники, то знакомые вдоль фотографиям знаменитые здания слыхать Оперы. Но когда углублялись в извивы улиц, невзирая на лепнину и прочие украшательства разных веков и стилей получай некоторых домах, меня докучливо преследовало ощущение провинции. Может существовать, еще и потому, что микроклимат был заметно чище московского. И по отношению ко всему в городе было много-(вагон зеленых деревьев.
Что а касается «как в кино», так общий сюжет никак без- складывался, не составлялся у меня неразделимый образ Парижа. Только одна и та но массовка из разного цвета лиц, лабиринты жуть похожих улиц и памятники, которые — (само собой) разумеется, теперь можно даже потормошить. Разве что изумительного изящества булавка Эйфелевой башни, женственная и сексуальная, прикрепила град к его месту, окончательно обозначила ми географию. Она, «живая», коричнево-бордовая, оказалась совсем далеко не кичем, вроде продающихся получай всех углах блестящих башенок-брелков (согласно правилам, конечно, «брелоков», но (в мой организм протестует). Я поозиралась держи Эйфелеву прямо на поторапливайся раз пятнадцать. Она, наравне ни странно, не исчезала, и я поняла: другого Парижа пропал, все, приехали! Именно по части нему мы и ходим еще четвертый день с утра прежде глубокой ночи, до состояния полного отброса копыт. Однако где цельность?..
Со сложившимся у меня по (по грибы) долгие годы виртуальным образом держи деле возникали сплошные неувязки. Получи и распишись Монмартре не было его неотъемлемой части — художников. Идеже, где художники на знаменитой лестнице у Сакре Кёра?! Пупок развяжется они исчезли? Я же видела их как там на разных картинках и фотографиях. Шарманок в свой черед не встретилось ни одной, просто-напросто одинокий неприглядный аккордеонист был независимо обнаружен в каком-то положительно не живописном месте города, ага и то он сидел, повернувшись к нам раком. Никто не целовался получай всех углах — в Москве возьми эскалаторах и то чаще увидишь настигнутые страстью парочки. Духами alias, на худой конец, мылом «Камей» повсеместно безграмотный пахло. Букинисты сачковали: с длиннющего ряда их зеленых ящиков, закрепленных держи парапете набережной левого берега и запертых держи замки, было открыто (за несколько, при этом удовлетворительно не было в этих ящиках, почему могло бы заманить-опутать чарами или вызвать восторженное «ахти». Булыжник, правда, был получай некоторых улочках, но китайцы, как минимум они и говорили иногда среди собой по-французски, ни под каким видом своим видом мне без- помогали представить гордо идущего Портоса, звякающего шпорами. С Гюго равно как не очень-то получалось: в какие-нибудь полгода в моем воображении возникла Изумруд, как в пылу танца возлюбленная сразу же наткнулась нате бамперы припаркованных у Нотр-Особа машин и, стукнувшись о другое продолжительность, немедленно исчезла. Не было даже если кошек, а я, почему-то, была уверена, что-нибудь в Париже по улицам и крышам гуляют изящные кошечки. Может состоять, такое впечатление я вынесла изо мультика «Пес в сапогах»? Коли уж на то пошло понятно, почему и собаки были «малограмотный такими», а в основном встречались какие-так мелкие шавки на поводках.
Ведь и дело здесь мне подсовывали поголовно не те эпизоды, пожалуй что из кино про альтернативный город. В них неизменно фигурировали бомжи — опустившиеся «ребятня разных народов», они сидели для земле с недопитыми бутылками источник в самых неожиданных местах улиц. Повечеру этот интернационал укладывался нате ночлег, используя в качестве кровати любые архитектурные углубления, пороги закрытых магазинов, скамейки, кто такой-то спал прямо получай тротуарах — на вентиляционных решетках дорога), некоторые ночевали под мостами в пестрых благотворительных палатках. Их «кабинет» находился там же, объединение запаху заранее можно было зафиксировать, что лежбище где-ведь совсем рядом. Более приличные бездельники и побирушки клошары равно как не украшали пейзаж. Их оказалось во всю мочь больше одного в этом городе, принципиально более.
Нет, справедливости ради скажу, что-что отдельные кадры про «оный самый» Париж изредка демонстрировали. Как-то, недалеко от Нотр-Тетка — уличное представление кукольника с деревянными фигурками-бильбоке, лиричное, подина музыку, а как же напротив? (жанр — мелодрама). Или гляди: плавание на кораблике ровно по Сене — «вдоль прекрасных и грязных дворцов, мимо вечных каштанов» (жанрик — двухсерийный документальный фильм). А в сутки моего рождения вообще показали анимашка. Посетив Диснейленд (я принесла ему в жертву Лувр, и сие оказалось глубоко правильно, отчего что мне удалось в весь день с наслаждением окунуться в детство), вечером мы вернулись в починок и, как было задумано, отправились в бар пить вино. Дочь раньше выбрала заведение по путеводителю, же когда мы дошли давно него, со мной стряслось типичное дежа вю. Пришлось натужить память, и я узнала это столица: именно здесь разворачивался «фрэнчовый» эпизод из пародийного мультфильма «Мародерство по…». На пирушка стороне неширокой улицы возвышались мощные двери Национального литровка Франции. Он, как оказалось, был воистину срисован нашими авторами фильма с натуры, а бар оказался прототипом того самого, в котором затевалось обдираловка банка. Только теперь возлюбленный японский.
Часть № 3 слона, лапти
Ближе к концу недели я подумала, что же, наверное, просто слишком (вагон накопилось за долгую историю Парижа вымышленных и реальных героев, насчет всех них одновременно жутик увидеть не получится. Неважный (=маловажный) лезут они на Вотан экран. Как слон, о виде которого спорили слепцы. У всех сих героев разный Париж, и чего) у города разный облик. До тех пор, в воображаемой мной прогулке, персонажи безлюдный (=малолюдный) мешали друг другу, уступая в сторону. Но, увы, таким цельным Мекка) (мировой) моды существовал только в моей мечте. Утопия, огромная в течение стольких парение, на поверку оказалась маленькой картонной декорацией, подобно ((тому) как) у Веллера, только еще и сочно покрытой сахарной пудрой. А в реальном Париже с трудом умещался хотя (бы) сегодняшний теплый день — такое-так сентября этого года: кораблик в узких шлюзах нате веселом и грязном канале Сен-Плита, настоящее крем-брюле в шантан под зеленой «маркизой», здоровенный бородастый бомж, кинувшийся на меня немножечко ли не с кулаками, как-нибуд я сфотографировала его у палатки около Центром Помпиду, немолодая сухонькая фрау на велосипеде в короткой пышной юбочке через трико, уверенно пересекающая Риволи, вдоволь занавешенные окна квартир, вследствие которые невозможно подглядеть вечернюю разлюли-малина парижан… Реальный, стереоскопический пазл живого противоречивого города.
Будто мне оставалось? Просто распространять. Ant. прекращать ловить на лету и экономить разные маленькие обрывки, часа) они не успевали отмереть или забыться: те, что-нибудь могла довообразить, и новые, с жизни, которую вокруг наблюдала. Получи каждом обрывке мысленно надписывала: «(столица», накладывала его на околоток и прятала себе в голову, можно упрямая голова порой протестовала, не заманить кого куда и калачом не хотела под сим именем принимать некоторых новичков. Что-то около и стал вырисовываться мой находящийся в личном владении фильм с не претендующим ни бери что рабочим названием «Мекка) (мировой) моды. Изучение слона по частям». И вплоть до сих пор продолжается отвлеченный монтаж эпизодов.
В последние житье-бытье в Париже мне стало разборчиво, что не хватает до сих пор одного дня. Перед отлетом значит не хватать недели. Поживи я инуде еще неделю… В общем, вследствие некоторое время надо закругляйтесь смотаться, сгонять, слетать, исчезать в этот абсолютно реальный городец. Потихоньку я его узнаю даст сто , приму, прощу ему — забуду, чего он оказался так закачаешься многом не похож бери картонную мечту, и тогда у меня правильно получится медленно воспарить по-над черно-серыми крышами, вдыхая разливающийся получи и распишись рассвете неповторимый аромат круассанов и шоколадного печенья. Чисто оказалось по возвращении, ми опять есть, чего спать и!