В рубрике В Милaнe вoкруг aэрoпoртa лeжaли гoры сeрoгo снeгa, и нaд ними висeл плoтный густoй тумaн. Вылeт зaдeржaли нa пoлтoрa чaсa. Пoтoм сaмoлeт стaртoвaл, пoгрузился в нeпрoницaeмую пeлeну и чeрeз дeсять минут вынырнул с нee. Нaд oблaкaми тoрчaли свeркaющиe вeршины Aльп. Чeрeз нeкoтoрoe врeмя oблaкa зaкoнчились, и бeрeгoвaя строка рaдужным изгибoм вскaрaбкaлaсь oт зeмли дo нeбa. Нeскoлькo минут погодя сaмoлeт пoгрузился в бeздoнную синeву бeз кoнцa и крaя.
Дo пoслeднeй сeкунды пoд крыльями былa вoдa, пoтoм неожиданно рыжиe oтвeсныe скaлы выдвинулись с пустoты, кoлeсa ткнулись в бeтoн, призeмистoe двуxэтaжнoe здaниe aэрoвoкзaлa oбнaружилoсь нa крaю плoскoй зeмли: Сицилия.
Мeня встрeтил мoлoдoй крaсaвeц с изящнo oткинутoй гoлoвoй, в бeлoснeжнoй рубaшкe – в тoн сдeржaннoй улыбкe, вспыxнувшeй нa eгo смуглoм лицe. Oн нeбрeжнo прoтянул руку – Джaнфрaнкo – и пoдxвaтил чeмoдaн.
Нoчь нaступилa мгнoвeннo. В aвтoмoбилe былo прoxлaднo, пaxлo нoвeнькoй oтдeлкoй. Джaнфрaнкo быстрo oбъяснил мнe прoгрaмму: я приглaшeн извeстным сицилийским мeцeнaтoм в целях тoгo, чтoбы в дуxe Гeтe прoexaться пo острову, прожить в Катании, поучаствовать в нескольких культурных мероприятиях и примыслить потом рассказ, манером) или иначе несвободный с этой поездкой. Десяток таких рассказов, написанных известными писателями изо разных стран, составят бункер. За рассказ был обещан в (высшей степени приличный гонорар.
Вслед за два часа наш брат пересекли Сицилию и остановились сверху противоположном берегу, недалеко самого моря. Малый курортный городок казался вымершим: один горел оранжевый синяк на центральной улице, и вздрагивали в теплом февральском воздухе огни железнодорожного семафора близко туннеля неподалеку. Я спросил: есть ли купаться? Джанфранко посмотрел получи и распишись меня, как сверху сумасшедшего: вода, естественно, градусов двадцать, же кто же купается в феврале?
В холле гостиницы меня представили меценату: его звали Антонио. Дом колхозника принадлежала ему. Сие был крупный, кратковременно стриженный мужчина средних парение, немного застенчивый, с голубыми глазами, длинными ресницами и со сломанным носом, в потрепанном свитере и джинсах, два) — и обчелся похожий на молодого Энтони Куинна. (вся просторный холл был заклеен ксерокопиями газетных статей, посвященных деятельности его культурного центра. Антонио познакомил меня с остальными гостями: с переводчицей, семнадцатилетней миниатюрной девушкой в области имени Мелисса Число «пи» – автором скандального итальянского бестселлера, с журналистами изо Милана, Рима и Порт мафии.
Теперь, сказал Антонио, поелику в межсезонье гостиница пустует, весь круг из вас может самовольно выбрать себе реприза. Он предложил экскурсию: постоялый двор, все разные, были спроектированы умышленно приглашенными художниками, некто собирался подробно обсказать о каждом из проектов.
В одно прекрасное время в Цюрихе мне сделано пришлось жить в подобном заведении: спал я по-под балдахином с наклеенными получай нем золотыми звездами, стены моей комнаты были выкрашены флюоресцентной синей краской и расписаны арабскими письменами, изо середины всей этой «Тысячи и одной ночи» торчал рукомойка, душ и туалет отсутствовали, а подина кровать был подставлен шамот, ощутимый, наподобие знаменитой горошины, через все матрасы и настилы. Я понял, ась? пришло время еще раз погрузиться в глубины гостиничного артистизма.
Во-первых же помещение оказалось бункером за исключением. Ant. с мебели, разделенным ровно по диагонали на уровне женские молочные железы толстой бетонной полкой и выкрашенным черной и багровой эмалевыми красками. Антонио на ухо, как знаток знатокам, объяснил: угольный цвет символизировал ископаемый хаос, багровый – первоначальное творческое потуга.
В следующий номер вел небольшой коридор пятнадцатиметровой длины, с несколькими ступеньками. Наша сестра двигались на ощупь. В полной темноте послышался дамский вскрик. Коридор, незлобиво пояснил Антонио, символизирует нелегкий путь познания.
Вотан из номеров оформил общеизвестный видеохудожник Фабрицио Плесси: стены с телевизионных экранов, держи которых бесконечно плескался прибой, черное интервал во всю стену, несильно дрожавшее под напором ветра и гигантская – ото стенки до стенки – бетонная кроватишка перед окном. В номере, посвященном Пазолини, в ванной были привинчены к стенам и потолку в обмен. Ant. наряду с душа продырявленные обломки ржавых труб и железных угловатых ящиков, которые символизировали нелегкую дни художника. Еще одна зал была сверху донизу исписана стихами знаменитого итальянского террориста, с которым Антонио находился в приятельских отношениях.
Медовая как настоящий составитель скандального романа выбрала «Эротический парус»: несколько подсвеченных внизу пурпурных кубов, стоявших в пурпурной комнате. Я остановился в «Гнезде любви»: посередине белого заезжий дом стоял бетонный ровенник, занимавший почти всю комнату. В самом колодце безлюдный (=малолюдный) было ничего, выключая огромного круглого бенуар. В ванной под потолком находился сильный ящик с дырками, струи с которого заливали вмиг все помещение. Очко был установлен в высоком бетонном подиуме, и иным часом мне пришлось им использовать в своих интересах, я обнаружил, что мои лапти не достают накануне пола сантиметров тридцатка. Из стены комнаты торчали железные штыри: вешалки в (видах одежды были сделаны с арматуры. Мебели безграмотный было ни в одном изо номеров: как объяснил Антонио, люлька отвлекает. В Цюрихе были тумбочки и платяной мастодонт, вспомнил я с тоской.
Вдвоём раза в жизни я встречал людей, которые таким (образом же часто, делать за скольких он, употребляли в непринужденном разговоре сотрясение воздуха «красота» и «духовность»: сие были кинорежиссер Сокуров и санкт-петербургский бандит Репа, тот или иной хотел покровительствовать искусствам (циклопический его «Мерседес» был полностью увешан иконами и четками). Антонио был до известной степени похож и на того и получи другого: Сокурова симпатия напоминал возвышенностью суждений, Репу – редкостно ласковым, открытым и беззащитным взглядом прозрачных вежди. Я спросил у Джанфранко, тот или иной, как выяснилось, был ассистентом и близким другом Антонио, нежели занимается меценат. Джанфранко сказал, почему семья Антонио владеет цементным заводом и многими другими строительными предприятиями. Глагол «семья» прозвучало точь в точь в итальянском детективе семидесятых голов. Маленько позже Антонио рассказал, сколько он не захотел вложиться в семейном бизнесе и как будто на жизнь его одну крош лет назад было свершено покушение. Стальной обломок взрывного устройства был вделан в артесонадо над кроватью в одном с номеров, на него был направлен тонкий луч света – блеск стали должно было всё напоминать постояльцу о мимолетности жизни и о трудностях в пути всякого протестанта.
Перекурка состоялся ближе к полуночи. Вслед за столом кроме знакомых обнаружилась до сего времени единственная пара гостей – знакомые Антонио, звездно-полосатый винодел из Тосканы и его немецкая супруга. Узнав, что я живу в Германии, мутиллида поинтересовалась, каково ми там, у нее возьми родине. «Грех взывать», – ответил я флегматически. «Да ладно, – сказала возлюбленная, насмешливо щурясь и откидывая вслед за плечо густую платиновую волну, – ми-то вы можете далеко не заливать. По-прежнему они потом все строем ходят?» Антонио, со смехом и употребляя узкоспециальные термины изо области радикальной порнографии, рассказал о книжке Мелиссы: выговор шла об интимном дневнике школьницы-католички. Немолодая, царственная докуметалистка с Рима со вкусом переводила ми его рассказ.
Нате следующий день автор посетили коллекцию бетонных монументов, созданных вдоль заказу Антонио и расставленных тамо и сям в прибрежных горах. Одна с скульптур – абстракция в духе зрелого модернизма – была установлена в узкой живописной долине, бери берегу реки. Антонио жаловался: плечо в плечо скульптуры его противоборствующие стороны поставили цементный здание и завалили берег гравием и щебнем, неуклонно над скульптурой установили путепровод, при строительстве которого были украдены многие капитал государственных денег. Слуги не понимают прелести, говорил он, благолепие исчезает из жизни. Я смотрел для виадук: гигантские пилоны уходили в поднебесье в голубое небо, и со временем, наверху, от одного, сплошь заросшего оливковыми и лимонными рощами гребня вплоть до другого протянулся мерный, тонкий изгиб автострады. С красоты этой постройки, через ее слаженности с пейзажем захватывало стиль. Монумент, грустно объяснял Антонио у меня следовать спиной, символизирует лучшая пора и увядание, смену вечных мировых циклов.
Другая фигура была установлена для вершине горы: сие был выкрашенный розовой краской ухо, вход в который украшала высокая узкая перекрытие. Арка символизирует женское, порождающее начинание, объяснил Антонио, а путаница – собственно жизнь. Путаница был усеян коровьими лепешками, а в конце него была малинник, из которой имеется возможность было увидеть одинокую серебристую оливу в фоне неба – обозначение тайны, как объяснил Антонио. Наш брат с Мелиссой бродили после лабиринту, документалистка с Рима снимала кинохр про эту поездку. Числом ходу фильма я должны были показать друг другу вопросы. «В твоей книжке бог не обидел откровенных сцен, – сказал я. – С всей мировой литературы аюшки? кажется тебе самым эротическим чтением?» – «Бесспорно, Данте, – снисходительно ответила Пчела, похожая на маленькую, ладную домохозяйку, – Райские кущи». Разбросанные по склонам деревни казались завзятыми театралами, расположившимися в ожидании кругом сверкавшей на солнцепек сцены моря.
Вечере было выступление в катанийском университете. В дневное время мы приехали в крепость. За окнами аппаратура промелькнули черные громадные корабли, обрезанные раскаленным асфальтом причалов, ориентальные орнаменты получи и распишись стенах плоского сицилийского барокко, античные развалины, грандиозный собор, глава которого казался застывшим в небе грозовым облаком, колоннады оперного театра, белее (бумаги, тающий мрамор памятников и фонтанов, небесный просвет моря в конце узкой улицы. Греки, римляне, арабы, швабы, испанцы, норманны, итальянцы до очереди владели этой землей, на волос) недавно американцы освобождали ее ото немцев. Неподалеку через гостиницы был контролька Фридриха Барбароссы, в некоторой степени погруженный в черную застывшую лаву, которой миг от времени заливает Катанию величественная, окутанная облаками Этна.
Народу возьми выступление пришло столько, зачем пришлось из лекционного зала двинуться в центральный. Едва Антонио успел выдать вступительное слово, подобно ((тому) как) в зале вспыхнул сердитый скандал: студенты протестовали визави присутствия низкопробного коммерческого автора в стенах академического учебного заведения. Они утверждали, чисто книжка Мелиссы – одно название и манипуляция, требовали, затем чтоб мерзкая продажная похитительница покинула зал. Медовая плакала навзрыд. Телевизионные камеры уткнулись в ее сверкавшее через слез лицо. Красные через негодования старики вскакивали с мест, кричали зачем было сил и грозили студентам сухими жилистыми кулаками. Сие была культурная нтр наоборот, колоритный завершение полувекового общественного движения: пожилые мятежники пятидесятых опять пламенно атаковали ретроградов и резонеров, румяные скептики двухтысячных чистосердечно смеялись над бывшими бунтарями. Зальце быстро наполнился отчаянными воплями, и хрия пришлось прекратить.
Получи и распишись следующий день была запланирована тур в Либрино: пригородный дим новостроек, спро-ектированный в начале семидесятых знаменитым Кензо Танге. Некоторое миг мы с журналистами бродили за району, разглядывали зарешеченные домофоны, исписанные стены, дворы, до колено заваленные влажным мусором. Едва не нас остановилась комплекс. Увидев камеры, с машины выскочили небольшую толику парней в джинсовых куртках с золотыми зубами и сломанными носами. Они стали что же-то кричать журналистам, тёцка неуверенно соглашались. Я спросил, чего происходит. Мне объяснили, почему эти ребята требуют, в надежде Берлускони немедленно наладил экспортирование мусора. Я хотел задать вопрос их, не стоит только ли для вводные положения перестать выбрасывать бурда из окон многоэтажных зданий без обиняков на улицу, однако меня отговорили ото этой затеи; зато рассказали, посему у многих сицилийцев сломаны носы. Воистину, утром на рынке у молодого колбасника был разрушенный нос. (Мы завтракали в рынке, и колбасник с воодушевлением объяснял, размахивая на пороге моим лицом двумя мясницкими ножами и заглядывая словно аршин проглотил в душу, как нужно зимовать: сначала съесть кусочек колбасы, вслед за этим запить сицилийским вином и таже – он показал руками как бы будто мял тесто – твик-твик-твик, жив не буду подмять под себя какую-нибудь аппетитную курочку.) У беззубого продавца ракушек, надо головой которого красовался дацзыбао «Мы принимаем кредитные карточки» (и ото неведомого, покрытого рыбьей чешуей аппарата тянулся с-под моста лично в небо черный шнур), тоже нос был сломан. В действительности, в мафиозных «семьях» ребенка сажают возьми высокую стену; родитель становится внизу и, улыбаясь, просит малыша попрыгать со стены к нему возьми руки. Ребенок прыгает, отец отступает в сторону, и шкет падает лицом сверху землю: так воспитывается ревность к людям.
Приехал Антонио и рассказал, кое-что в Либрино живут сто тысяч личность, что во час(ы) строительства бюджет проекта был по-настоящему разворован и люди въезжали в квартиры минус электричества, отопления, водопровода, канализации. Я спросил, к чему они это делали, и симпатия сказал, что жилье – бесплатное, чисто это квартал социальных домов. Симпатия объяснил суть своего проекта: нате фронтоны этих домов будут проецироваться гигантские портреты жителей пригорода. «Они должны прочитать свою красоту, – говорил Антонио, – они должны услышать собственное достоинство».
Я заспорил с ним: в таком а пригороде Кельна аналогичным образом оформили станцию дорога). С кафельных стен нате прохожих невесело смотрят немцы, турки, поляки, русские – обыкновенные обитатели окружающих новостроек. Осязание тягостное: кажется, ась? они ждут повестки о выселении. «Плохие фотографии», – возразил Антонио. «Осязание собственного достоинства, – сказал я, – не полагается распределить среди людей нераздельно с социальными выплатами: в этом вопрос любой гуманитарной помощи. Бесплатной случается только депрессия, полно остальное нужно застучать. Собственное достоинство, чудо – это результат большого внутреннего труда, а далеко не врожденное свойство и полоз тем более далеко не милостыня». Антонио сказал, почему я – пессимист и мизантроп, что-нибудь я не верю в утопию. Я сказал ему, по какой причине я приехал из утопии. Некоторое дата мы спорили в кондиционированном сумраке лимузина.
Обок школы, в которой предполагалось очередное хрия, Антонио познакомил меня со своей матерью. Водитель «Роллс-Ройса» открыл дверцу, поклонился, подал руку; пожилая женщина в шубе и в очках с безоблачный оправой выбралась изо художественного фильма времен экономического бума в современную факт. Она застенчиво поздоровалась. Истечении (года) выступления школьные учителя кропотливо накладывали мне возьми тарелку разные вкусности аккуратно так же, сиречь это делали бы мамины коллеги в среднем музыкальном школа города Санкт-Петербурга.
На ночь глядя спор продолжился в баре «Невский», середи портретов Че Гевары, Ленина и Кастро. «На хренища ты вообще связываешься с леваками?» – спросила меня университетская профессорша изо Венесуэлы, латинистка с на волоске прикрытой платьем татуировкой получай груди: горящее внутренность с крестом. «В Европе, – ответил ей миланский папарацци, которого родители назвали в безгреховность Эмилиано Сапаты, – общий нет других интеллектуалов, чуть левые». – «Сие не совсем приближенно, – вмешалась молчаливая щелка-адвокат, которую отец с матерью назвали в честь Розы Европейский перекресток, – полно правых, как с ними трудно, по видимости, писателю, у них на хренищ-то вкус ли) не всегда довольно бабушка надвое сказала: либо сын». Это правда, заговорили совершенно разом, интересно, отчего у правых всегда бузовый вкус? «Поехали, я покажу вы одно заведение, – сказала профессорша, – вас увидите, что блестящий вкус бывает далеко не только у марксистов».
Утречком было выступление в одной с лучших гимназий города. Двенадцатилетняя гимназистка прочитала выдержка из моей книжки: главная киногероиня, молодая беременная балдежница оправдывается перед своим возлюбленным, какой-либо зарабатывает себе получи и распишись жизнь продажей вибраторов в розницу, после то, что возлюбленная накануне съела последнюю марку ЛСД, в старину чем пойти застрелить начинающего олигарха. Гимназистка планирование пятнадцати, на фигура совершеннейшая отличница, спросила меня, какие идеалы я был в состоянии бы посоветовать современной молодежи. Я ответил, что такое? не вижу пользы в идеалах, когда только вы – маловыгодный профессиональный художник. Затем выступления вокруг стола собралась ватага, и началась бурная спор. Отличнице оказалось белый свет не мил объяснить, что такое идеалы и для чего они ей нужны. «Они необходимы, сиречь вы этого безвыгодный понимаете», – повторяла возлюбленная с трогательным отчаянием. Антонио смеялся. Учителя с потухшими лицами выдержано стояли у выхода.
Вечор дома у Антонио, в огромной старинной квартире получи и распишись центральной площади Катании, был финт. Стены и мебель в квартире, которая являлась симультанно офисом его благотворительной организации, были выкрашены ярчайшими кафешантанными красками с добавлением ослепительных блесток. Выяснилось, ась? Антонио занимается как и вопросами гендерной политики. В офисе была оборудована телевизионная ателье. Антонио показал малость десятков роликов – сие была превосходно сделанная социальная пиар на тему благоустройства Либрино.
В какой-либо-то момент фотохроникер из Милана предупредил меня, так чтоб я позаботился заранее о своем гонораре. «Симпатичнейшие слуги, – сказал он, – дупелину часто бывают небрежны в денежных вопросах, особенно иным часом дело доходит накануне платежей». Действительно, челядь вокруг были конец на редкость симпатичные. Я пожалел, что такое? незадолго до поездки расстался со своим литературным агентом: современное выпускание невозможно без разделения труда. В конце вечеринки ми удалось, тем маловыгодный менее, самостоятельно добиться у Антонио аванс: одну третья часть от обещанной средства.
Рассказ я отправил в число. Он понравился, был переведен, так остальных денег я, ясный путь, так никогда и мало-: неграмотный получил – должно находиться, не хватило классового чутья. Во всякое время у меня были проблемы с апофеозом гуманизма, самым передовым изо всех возможных мировоззрений.